Из интервью Виталия Боярова
...Когда шло дело уже к завершению «Трианона», с точки зрения его дела, с точки зрения предания гласности всей этой ситуации, он (Юлиан) поддерживал контакт в то время с Киселевым – начальником пресс-бюро КГБ. И вот начальник пресс-бюро КГБ попросил, чтобы я его принял. И вот я его принял. Была, естественно, формальная встреча для начала, потом она уже переросла в такие близкие и даже дружеские отношения. Мы с ним очень часто встречались. Он и дома у меня бывал, и на даче бывал, и с друзьями с моими многими, не имеющими даже отношения к органам, был знаком... Он очень интересный, чисто человеческие качества у него очень хорошие. Приятно иметь такого товарища понимающего, очень любознательного. Он, конечно, пользуясь тем, что он одаренный писатель был, он умел выпытывать всякую информацию, которая была ему интересна. Он часто со мной консультировался и по вопросам, не связанным с «Делом Трианона», с его, вообще, так сказать, детективной биографией, связями и прочее. А то, что Вы говорите о том, что у него в кругу писателей, интеллигенции такой ореол кадрового сотрудника органов, там разведчика или контрразведчика сложился, я вам скажу, что он в этом сам заинтересован. Но, понимаете, это его черта такая характера. Он хотел быть «над», в особенности, в таких вопросах. Он, кстати говоря, понимал, что лучше него и ближе, чем он связан был в то время с органами государственной безопасности, никого не было. И вот на фоне этого еще, так сказать, поднять свою значимость, что он еще, оказывается вот такой в тайне, неофициальный сотрудник, ему это было приятно. Кто-то к этому относился отрицательно, а кто-то в связи с этим, заискивал перед ним, а ему это нравилось. У него такая черта характера была.
...Мы уже тогда с пресс-бюро решили, что можно передать огласке это дело: всех, кого надо задержали, всех, кого надо выдворили отсюда и можно было это легализовать. Я на одном из совещаний у Ю.В. Андропова сказал о том, что я предлагаю приступить к легализации, реализации всех этих материалов и сказал о том, что у меня есть кандидат – Семенов. Он одобрительно отнесся. Потом я, мне что-то даже кажется, что до этого факта мы были знакомы, но так близки не были, потому что он пришел ко мне (я его пригласил), я ему рассказал историю, он ей очень увлекся и я при нем же позвонил Юрию Владимировичу, и сказал, что Юлиан сидит у меня, я ему рассказал, он берется за это, ему это интересно. «Ну, давай». Все. На этом закончилось. Ну а потом приходит через 18 дней Юлиан и говорит, что все написал. Книга готова. Я говорю: «Да не может быть». Он говорит: «Готова», и показывает мне уже отпечатанную. Я звоню Юрию Владимировичу и говорю: «Юрий Владимирович, уже написал». Он говорит: «не может быть. А может, это не он писал, а коллективно?» Какие-то такие шутки были. Я говорю: «Нет. Он написал». «Сколько дней?» Я говорю: «18 дней». – «Первый раз слышу, чтобы за такое время писали произведение. Передай привет, благодарность ему». Я уже не помню, какие формы благодарности. По-моему, никаких орденов ему не давали за это, знаков тоже нет.
В то время все выезды за границу, все проходили или получали определенную санкцию люди. Люди эти не знали, просто поступали документы на выезд, и эти документы обязательно были в КГБ. И многим закрывали выезд, не пускали, а ему, конечно. Он пользовался полным, так сказать, доверием. Мы считали, что мы его знаем хорошо. Преференции только с этим были связаны. Преференции или ограничение выезда. Ограничение выезда были связаны с каким-то критическим отношением к той власти, к отдельным руководителям и т.д. А так, в принципе, всех пускали, но система получения критических замечаний, она была хорошо отлажена, поэтому достаточно много людей и не ездило из-за этого. Но, действительно, Юлиан Семенов, пожалуй, единственный, кто пользовался таким абсолютным, нельзя сказать, что доверием, но абсолютная симпатия, она рождала и доверие определенное.
... он пользу КГБ, никакую он не приносил и, извините, ни на кого не капал, ни кого не компрометировал, хотя он по поводу всех имел свое мнение... Я уверен, он был настоящим патриотом. А каких-то фактов я не могу привести. Несмотря на то, что он такой противоречивый, и критикан был, и недругов имел очень много, и знал к себе отношение неравнозначное всех, я не думаю, что у него даже мысль когда-нибудь была поехать и остаться. Нет. Он патриот, безусловно. .
Андрей Кончаловский: Он был для меня героем...
Лев Дуров: Он плакал и сочинял телеграмму правительству...
Борис Жутовский: Однажды Юлька притащил пистолет... У отца, наверное, стырил...
Игорь Клебанов: У него на двери с внутренней стороны записочка была приколота: Вор! Здесь живет автор Штирлица. Ты здесь ничего не найдешь, а тебя найдут быстро. Твой Юлиан Семенов...
Ольга Семенова: Он обращался с нами, как с равными. Он считал что дети - это маленькие взрослые...
Евгений Додолев: Он реально писал очень много и очень быстро, с такой скоростью, как человек говорит...
Софья Вайнер: Он настолько играл первую скрипку, что второй не было...
Дмитрий Лиханов: Со всеми произошли трагедии. Плешаков был первым, потом Семенов, потом Артем Боровик...
Виталий Бояров: Через две недели приходит Юлиан и говорит - все, роман написал...
Александр Кармен: Он прикасался к этим местам, где жил Хемингуэй, как к святыне...
Мария Арбатова: У него был легкий такой налет внешней разведки, который придает мужчине особый шарм...
Василий Аксенов: Он никогда не был стукачом. Он не предал никого из своих товарищей...
Аркадий Вайнер: Мы с братом называли его "атомный"...
Генрих Боровик: Он был очень талантливый и работоспособный до невозможности...